It's still the same
Pursuing pain
Isn't worth the light I've gained
We both know
How this will end
But I do it again
And it finds me
The fight inside is coursing through my veins
And it's raging
The fight inside is hurting me again
And it finds me
The war within me pulls me under
And without you
The fight inside is breaking me again
Всё так же.
Погоня за болью
Не стоит того света, что я обрёл.
Мы оба знаем,
Чем это закончится,
Но я делаю это снова.
И это настигает меня,
Внутренняя борьба бежит по венам.
Она бушует,
Внутренняя борьба снова меня ломает...
И это настигает меня,
Моя внутренняя война тащит меня вниз.
Без тебя
Внутренняя борьба снова меня ломает...
Red – Fight InsideApprehension | Опасение Ноябрь. Тогда был ноябрь.
Он ворвался в его гребаную жизнь именно тогда, когда Саске ничего не подозревал, когда спал снами младенца и смотрел на все сквозь толстые розовые линзы. Так вечерний ветерок превращается в кислотный дождь, от которого не спрячешься ни под каким деревом. Этот чертов ливень или уничтожит тебя, или заставит родиться заново, в новой дешевой оболочке личинки-паразита, которая никогда не станет бабочкой.
Нет, Саске все устраивало в его жизни, как бы он ее не ненавидел, до того самого момента, пока его с братом жизнь не сделала крутой поворот. Смешно, как в компьютерной игре или мыльном сериале, блять.
Он не понравился младшему с самого, мать его, начала, - словно Саске мог чувствовать опасность, исходящую от этого паразита, клеща, мелкого таракана.
Они встретились все втроем, когда Саске вернулся поздно вечером с учебы, уставший и апатичный, готовый плеваться ядом и ругательствами, а брат встретил его улыбкой, - Саске никогда не видел такой улыбки у своего брата: чарующей, чуть виноватой, но счастливой. И – что самое главное – она не была предназначена Саске.
- Я хочу тебя кое с кем познакомить, - произнес Итачи вместо приветствия, открывая дверь перед ним. Его волосы были чуть растрепаны, а губы - Саске мог поклясться богом, в которого не верил, который давно уже сдох где-то на своих небесных задворках, - губы его старшего брата были чуть припухлыми, словно ими только что упивался другой человек.
Нервное сердце Саске пропустило один удар, только один, но дыхание уже было перехвачено невидимой удавкой, адреналин распространялся по венам, капиллярам и артериям со скоростью самого смертельного яда, а руки непроизвольно сжимались в кулаки, - ногти впивались в мозолистую, шершаво-огрубевшую кожу ладоней. Но младший Учиха взял себя в руки, и глубоко вдохнул. Почему-то такая хрень, как спокойное дыхание, Саске всегда помогала.
Он кивнул, скинул любимую кожаную куртку, и прошел вместе с братом в их общую гостиную. Они жили вместе, - Итачи предложил жить у него, пока Саске не выучится и не встанет на ноги, чтобы оплачивать жилье самому.
Какой великодушный жест, охуеть можно.
Они жили вместе - и это было и прекрасно, и мучительно. Блять, это было так мучительно, что Саске иногда не спал неделями, призывая весь свой цинизм и хладнокровие, чтобы не пойти и не высказать Итачи все, что он о нем думает. И пусть брат идет и делает, что хочет. Желательно с ним, конечно.
Незнакомец встретил его поганой улыбкой, - и он сразу не понравился Саске. Пошлые глаза ярко-голубого цвета с бабскими густыми ресницами, длинные светлые волосы, собранные в дурацкий хвост, и ухмылка - лукавая, хищная, победоносная. Тварь.
Патлатый, - окрестил его про себя Саске.
- Саске, это Дейдара.
Наитупейшее имечко. Мы живем в век ебанутых родителей, которые дают своим детям не менее ебанутые имена: кого-то называют Сасууууке, а кого-то вообще хорьком-Итачи. Но это же лучше, чем Сасуууке?
- Приятно познакомиться, Итачи много рассказывал о тебе, - Дейдара протянул руку для рукопожатия, - все запястье в кожаных браслетах, в цветных плетеных феньках, несколько пальцев унизаны кольцами. Он был ниже Саске, застрявший в вечном подростковом возрасте, - драные пижонские джинсы, футболка с принтом, проколотые уши. Как американский поп-роковый певец из бойз-бэнда, только без татуировок и слащавого голоса.
Саске улыбнулся в ответ, - казалось, все лицевые мышцы свело судорогой, - но глаза его не улыбались, - и пожал руку. Он хотел сжать эти пальцы как можно сильнее, и медленно, мучительно, вытягивая каждый сустав, украсить их свежими открытыми переломами, чтобы грязно-белые кости торчали прямо из мяса.
За то, что посмел.
Но он этого не сделал. Он был настолько сумасшедшим, что продолжал играть свою роль примерного брата. Вежливого. Улыбчивого. Идеального во всем.
Покорного.
Саске стал меньше появляться дома, чтобы не прибить ненароком обоих любовничков на месте, - и похрен, в какой позе и за каким делом.
***
- Я дома! - крикнул он с порога, звеня ключами.
- Ты рано сегодня, я сам только что пришел, - ответили ему из глубины квартиры, - Есть хочешь?
Саске был голоден, господи, как он был голоден, он не ел уже вторые сутки - голод помогал контролировать приступы агрессии, переключая измотанный мозг и нервную систему на низменные потребности. Кусок не лез горло, он сидел, как наркоман, на зеленом чае с сахаром, таком крепком, что во рту был постоянный привкус травяной горечи.
- Нет, спасибо, бро, - отзывается он как можно более непринужденным голосом.
Саске колотит от холода - холод тоже контролирует его вспышки злости. На руках проступил красно-бордовый узор сосудов. Главное, чтобы Итачи не заметил, - бьется в мозгу мысль, паническая, пугающая его самого.
Он делает вдох и выдох, успокаивая свой организм. Сегодня он более-менее стабилен, в отличие от истерящей погоды за окном.
Саске сбрасывает куртку, разувается, и пролетает на кухню - сделать себе обжигающий чай. Он уже не может смотреть на эту травяную дрянь, которая вызывает рвотные позывы, но согреться хотелось еще больше.
- Как учеба?
Итачи появляется на кухне так неожиданно, так бесшумно, что младший брат вздрогнул всем телом. Или все-таки от холода? Итачи только что из душа, - полуодетый, с мокрыми распущенными волосами, которые он высушивает полотенцем. Нет, твою мать, он специально это делает?
Саске сглотнул, - во рту пересохло. Наградил бог сексуальным братом - получай, ублюдок. Установил законы морали - подавись, дрянь.
И этот...этот Дейдара делает с ним что хочет? Или Итачи с ним?
Блять, не думай об этом, Саске. Самоконтроль. Просто повторяй себе это почаще, вдруг сработает.
Он старается смотреть брату в глаза. Честно говоря, это охренительно сложно: брат действительно был красив, как бог.
А глаза у брата – темно-серые, почти черные, с плавающими льдинками равнодушия внутри.
- Нормально, - отвечает он, упорно игнорируя капли воды, стекающие с волос вниз по телу Итачи. К ним хотелось прижаться губами и сцеловывать, не спеша, каждую, а не вести светские беседы.
Аагрх. Чай. Ему важен сейчас только его гребаный чай.
Может, все же стоит подумать о переезде?
Постарайся обдумать эту идею.
Итачи пристально смотрит на него, пока Саске кипятит воду. Его глаза – очень редкого темно-серого, почти черного, цвета, глубокие, холодные и, черт, манящие.
- Ты не в настроении?
- Хочешь вытащить меня на разговор? – молниеносно, резко отвечает вопросом на вопрос Саске, отворачиваясь.
Итачи пожимает плечами, опираясь одной рукой о кухонную столешницу из холодного материала, похожего на мрамор. Мышцы чуть напрягаются, тонкие пальцы чуть полусогнуты.
- Я бы не отказался, - отвечает старший, постукивая фалангами пальцев по поверхности. На нем черные джинсы классического кроя, контрастирующие с молочной кожей.
Саске фыркает. Опасный знак - он начинает злиться.
- А я откажусь.
Он заваривает себе чай, садится за стол, стараясь не вдыхать отвратительный запах ромашки, и делает большие глотки, обжигая себе полость рта. Он смотрит в одну точку, и молчит, показывая, что так и не начавшийся очередной разговор окончен.
Итачи вздыхает и садится напротив. Он не произносит ни слова, и ждет, когда Саске остынет и обратит на него внимание. Раньше всегда было так.
Пока не появилась блядская безгрудая блондинка с голосом парня.
Они сидели друг напротив друга, - два архаичных начала, похуистичное созидание и похотливое разрушение, которые по недоразумению воплотились в двух родных братьях. Конечно, это не могло закончиться хорошо.
Они оба с детства были ненормальными. У Итачи - проблемы с эмоциональностью, плохие способности к социальной адаптации, и на фоне него вспыльчивый, агрессивный Саске, прожигающий эмоции за двоих, - смотрелся неуправляемым дьяволом.
- Какие планы на вечер?
- Пить, - коротко отвечает Саске, изящно наклоняя голову так, чтобы челка упала на глаза, - Узумаки защитил свой проект, и мы будем праздновать.
На лице Итачи промелькнуло удивление, - такая легкая, мимолетная, незаметная и очень важная эмоция.
- А ты разве не защитился?
Младший презрительно фыркает.
- Я – это я, а это – дурень Узумаки, и то, что он защитился – чудо света.
- Ясно.
Нет, ни черта тебе не ясно. Из-за тебя все катится под откос. Из-за тебя, из-за тебя, из-за тебя…
Саске допивает чай и откладывает чашку в сторону. Немного полегчало, но до настоящего душевного равновесия, как до луны на велосипеде. Свой классический набор успокоительного придется отложить – все они ни хрена не сочетаются с алкоголем, а подыхать Саске пока не собирался.
Напротив, жить хотелось безумно. Но не этой, а чьей-нибудь чужой жизнью.
- Саске, что с тобой случилось? – вдруг спрашивает Итачи. Он выглядит печальным и задумчивым, как одухотворенная античная статуя.
Главное, не довести себя до состояния, когда он будет умолять брата на коленях.
Саске едва не столкнул чашку со стола. Он не хочет отвечать, он резко встает и собирается уходить, но, остановившись прямо в дверях, отвечает:
- Ничего со мной не случилось. Плохое настроение. Все, буду утром, развлекайся.
Развлекайся, развлекайся, развлекайся, твою мать, - отдается его собственный голос в его же голове. Непередаваемая безумная какофония.
Его брат – слепой, или просто слишком плохо его знает.
Не было никакого Наруто, не было никакой студенческой гулянки, Саске все это выдумал. Он слоняется всю ночь по городу, заглядывая в ночные кафешки, читая чью-то забытую книжку, спугивает спящих птиц, бродит по пустым шоссе, втайне надеясь, что его задавит какая-нибудь одинокая машина.
А они, черт побери, похожи с этой книжкой. О нем тоже забыли. Его тоже не замечают.
Последняя остановка – бар на пересечении двух улиц. Саске терпеть не может такие заведения, он терпеть не может алкоголь, но нужно же создать видимость, что он тусовался всю гребаную ночь?..
Раз, два, три.
Он заваливается домой под утро, ему кажется, что вся его кожа покрыта инеем, все внутренности отвратительно сводит. Жутко хочется курить, жутко хочется травануться. Он бросил несколько месяцев назад, но сейчас приступ был невыносимым.
А сейчас он даже купил зажигалку и пачку сигарет. Самых дорогих и крепких.
В их общей, - почему-то такое простое слово особенно греет душу, - квартире тихо. Так кажется на первый взгляд.
Саске чувствует себя слепым в этой темноте, он сбрасывает куртку, и проходит вглубь. Квартира большая – Итачи довольно успешный фотограф, и деньги, как и заказы, ворохом падают на его банковские счета и почту.
В младшем же брате не было ни одной дурацкой капли творческого: он видел мир таким, какой он есть, и в этом они с братом были не похожи. Его стихия – это чертежи, проекты и темные грифели, черные ручки, линейки, циркули и транспортеры, калькуляторы и бумажные модели. Ничего захватывающего, ничего необычного.
Темнота обволакивает его, как мягкая невесомая вуаль, как погребальный саван. Саске не хочет включать свет, и он хочет подчиниться иррациональному желанию. Его руки чуть дрожат от холода, когда он пробирается на ощупь к своей комнате.
Он сам – как привидение.
Жалкий и невидимый.
Он проходит мимо комнаты Итачи, стараясь не шуметь. Он слышит посторонние звуки, которые заставляют его остановиться, сжать кулаки, впиться ногтями в кожу ладоней. До самых кровавых полумесяцев.
Его самоконтроль летит к черту.
Стоны и шорохи, шепот и тихий смех.
Сердце ноет и скручивает от боли.
Саске приваливается к косяку двери – комната не была даже прикрыта, - и в остатках грязного лунного света он может даже разглядеть очертания двух тел. От этого хочется блевать, но Саске не может оторвать взгляда, впечатывая, выжигая в своей памяти, как клеймо, каждое движение, каждый жест, каждый стон.
Злость клокотала в венах, как кипяток.
Саске выходит из комнаты, чтобы не сорваться, не убить их обоих, перекрасив их кровью и внутренностями стены, пол и потолок. Он выходит за порог, и не может сделать и шага.
Нет, нет, придурок, ты не можешь уйти. Не можешь смотреть, хотя бы слушай.
Саске тяжело приваливается к стене и сползает вниз.
Руки тянутся к карману, доставая зажигалку и сигареты. Первая затяжка после долгой завязки – как пытка, как освобождение, как освобождение крыльев из плена, и сразу же становится легче.
А они там развлекаются, а он курит по другую сторону тонкой стены. Он слушает, блять, как его брат трахает другого, того, кто не достоин даже прикоснуться, даже посмотреть на него.
Особенно громкие стоны заставляют сильно прикусить губу. Воображение, и без того буйное с самого детства, дорисовывало детали, от которых хотелось ослепнуть.
По обнаженному телу Итачи разливается бледность, лучше всего заметная именно в лунном свете, распущенные волосы чернильными разводами спадают на спину.
Совершенен? Нет, берите эпитетом выше.
Саске откидывает голову, глубоко, отчаянно затягивается дымом и закрывает глаза.
Это невыносимо, просто невыносимо.
Итачи медленно движется, его тело безумно горячее, мускулы напряжены, а дыхание чувственно. Он дарит поцелуи Дейдаре, - тот выгибается под ним, он весь – как дешевая фарфоровая кукла, он стонет ему на ухо, вцепляется в его плечи, царапает его спину, оставляя следы на совершенном полотне кожи.
В мыслях Саске грязно ругается, и случайно обжигает себе пальцы.
Ему кажется, что его горло пережимают чьи-то черные невидимые щупальца, мешая дышать, мешая нормально мыслить. Невыносимо, как ноющая горько-сладкая головная боль.
Саске просто не знал, что это просто тупые, тупые, тупые и жгучие злые слезы.
Проще прекратить все это, например, проглотить убийственную дозу новокаина. Умолять врачей о лоботомии. Спрыгнуть с крыши, на секунду почувствовав себя птицей, пока сердце не разорвалось от непосильного марафона.
Саске стряхивает мелкие грязные хлопья пепла прямо на пол. Ему плевать, что скажет на это Итачи. Господи, ему так больно, что плевать на весь мир.
Он встает, - нет, он еще контролирует себя, но по губам расплывается злая, отвратительная усмешка, уродующая красивое лицо, как безобразный шрам.
Притворюсь больным или пьяным. Черт.
Он резко нажимает кнопку выключателя, и вспыхнувший яркий свет на мгновение ошеломил его, заставляя застыть, зажмурив глаза.
Он привалился к косяку двери, ведущую в комнату старшего брата, нахально откинув голову, и со злым наслаждением наблюдая за любовниками, куря и выпуская дым длинными сизыми струйками.
Итачи замер, как хищник, над неподвижно застывшим Дейдарой, на губах которого не успел родиться то ли стон, то ли ругательство. Взгляд темноволосого молодого человека метнулся к двери, и его поведение молниеносно меняется: он вскакивает, подхватывая одну из многочисленных простыней, повязав ее поверх бедер, чем едва не вызвал разочарованный вздох со стороны Саске. В его взгляде плещется тщательно скрываемая раздраженность.
- Саске, - медленно произносит он, - Какого черта ты делаешь?
Все это сказано таким тоном, словно Саске неправильно готовил яичницу.
- О, прости-и-ите, - младший изображает из себя подвыпившего, не забыв метнуть злой взгляд на Патлатого, - Я думал, что это моя комната!
Он отлично играет, черт побери. «Оскара» главному неудачнику года!
Итачи буквально выталкивает своенравного брата за дверь и закрывает ее.
- Ты снова куришь? – строго спрашивает он, словно это было что-то из разряда фантастики.
С тобой не только закуришь, блять, с тобой и шлюхой станешь, и кокс нюхать будешь.
Саске не отвечает на вопрос, лишь разворачивается и идет в сторону кухни.
- Братик, а где аспирин? – ноющим голосом спрашивает он.
Да, так, еще, детка! Приложи руку к голове, нахмурься, будто на тебя накатывает свинцовая волна гребаного похмелья.
Демонстративно выброси сигарету в открытое окно.
Иди вальяжной походкой, чуть пошатываясь, хватаясь руками за стены.
«Золотой глобус» твой.
Итачи кажется чуть растерянным. Господи, неужели он настолько слеп, что поверил в этот спектакль?!
Саске демонстративно спотыкается на ровном месте, чтобы Итачи подхватил его. Сейчас Саске был рад, что он не пьян на самом деле, а то проблем бы потом не обобрался.
Он бы развернулся и вдохнул бы запах кожи Итачи. Осторожно коснулся бы его губ, медленно, сантиметр за сантиметр, исследовал бы каждый сантиметр его тела, пахнущего осенью и летним дождем, спустился бы ниже, ниже, ниже…
Стоп.
Довольствуйся и этим.
- Вот твой аспирин, - Итачи зевнул, пока наливал стакан воды и доставал таблетки для непутевого брата, который сидел на стуле и прямо-таки пожирал его похотливым взглядом. Разумеется, когда он не видел.
- Спасибо, бро.
- Спокойной ночи, вернее, утра. Хорошо погуляли?
- Да, замечательно.
Когда Итачи ушел, Саске не мог подавить злорадную усмешку.
Сексом эти двое сегодня больше не займутся.
Как бальзам на душу, блять.
Утро было отвратительным. Саске проворочался в чертовой постели несколько часов, не в силах сомкнуть глаза, ловя себя на мысли, что задремал, не закрывая глаз. Его всего трясло, но не от ярости, а от холода, который младший Учиха и так плохо переносил.
Проворочавшись в постели и заработав головную боль, Саске решил, что с него хватит. Бессонница – значит, бессонница. Все равно, блять, еще немного, и можно идти в психушку.
Он встал, мельком глянув на часы – десять утра. Около часа назад он слышал звук закрывающейся двери, - значит, Патлатый ушел. Или они оба.
Нужно что-то съесть. Зияющая пустота в желудке настойчиво напоминала об этом.
Саске умылся, привел себя в порядок, еще больше взъерошил непослушные угольные пряди, осторожно провел пальцами по потемневшим векам, - и это прикосновение отдалось ноющей болью.
- Саске, ты уже проснулся? – послышалось за дверью.
Гооосподи.
- Да, - вяло отзывается он, выключая воду и выходя из ванной. На нем старые любимые джинсы и черный растянутый свитер, открывающий ключицы. Уставший и не выспавшийся, он выглядел намного старше своего возраста.
Когда началась вся эта канитель?
Не важно, что он будет делать, неважно, что он будет пытаться. Для Итачи он навсегда останется братом. Просто, блять, братом.
Ноль. Ничто.
Они проходят вместе на кухню, завтракают. Саске практически не чувствует вкуса еды, хотя Итачи готовит божественно. Все его действия – как на автомате.
Он не в этой реальности. Он не хочет быть в этой реальности.
Так когда же началась эта канитель?..
- Саске, я хочу с тобой поговорить.
«Саске, я хочу тебя».
Да, бро, конечно. Все, что угодно.
Кажется, ты сказал это вслух.
- Почему бы тебе не проводить больше времени с нами?
С нами. Нами, не со мной. Почувствуй разницу. Чувствуешь? Больно?
Взгляд Саске меняется, его руки непроизвольно сжимаются в кулаки, и он едва не пролил горячий кофе на свою рубашку.
- Прости, что ты сказал? – не веря своим ушам, переспросил младший.
Итачи меланхоличен, как всегда. Итачи задумчив и чем-то обеспокоен. Его волосы не собраны в привычный хвост, они распущены, струятся тонкими прядями по спине и плечам.
- Ты же слышал, - примирительно улыбается он краешками губ. Припухлых. Искусанных.
- Мой ответ - нет, - с трудом сохраняя ровность своего голоса, отвечает Саске. Он отвел взгляд и смотрит в окно.
Совсем спятил, твою мать?
Держи себя в руках. Секрет в том, чтобы твое буйное воображение не свело тебя с ума.
Но ведь и путь к безумию тоже начинается с первого шага?
Раз, два, три. Вдох-выдох.
- Ты не знаешь, о чем просишь, - непринужденно произносит Саске, подавив вспышку ярости и делая глоток кофе.
Итачи кладет сахар в чай, - раз, два, три, четыре кубика.
- Он тебе не нравится, - констатирует факт старший брат.
Саске хмурится и встает.
- Какая разница? Не я же с ним встречаюсь, - фыркает он, допивая последний глоток кофе. – спасибо за завтрак.
- Ты куда собрался? – удивленно спрашивает Итачи. На его лице ни единой эмоции, как и всегда. - Сегодня суббота.
Саске пожимает плечами, не оборачиваясь:
- Прогуляться.
Он запахивается в кожаную куртку поплотнее, - она слишком легкая, но это даже лучше. Итачи провожает его тяжелым обеспокоенным взглядом.
Саске выходит на улицу, и тут же ощущает ледяное дыхание ветра. Весь город вокруг него слепяще-монохромный, как и он сам. Он не знает, куда идти. Он часто шатался вот так, без дела, как неприкаянный дух, и размышлял.
Может, все-таки стоит переступить через свою болезненную гордость и попробовать сблизиться с Патлатым? Нет, не с Патлатым, с Дейдарой. Хотя бы для начала, твою мать, начни называть его именно так.
Вокруг Саске кипит жизнь, когда он проходит вдоль шумного сквера с неработающим фонтаном. Стайка городских голубей разлетается перед ним в разные стороны, где-то – совсем рядом, - крикнул ребенок.
Саске сутулится и засовывает руки в карманы. Опять забыл перчатки.
Если он сблизится с Дейдарой, он сможет сблизиться и с Итачи, хотя бы косвенно. Это будет сладостной пыткой, но все же лучше, чем ничего.
Он заходит в кофейню рядом со своим домом – для того, чтобы выпить чаю и погреться. Воскресными днями он любил сидеть здесь, и придумывать новые проекты, - здесь была подходящая для этого атмосфера. Тихая, не отвлекающая музыка, приветливые официанты, чудесный чай, книжные полки с потрепанными томиками.
- Молочный улун, пожалуйста, - кидает он своей старой знакомой и садится в столик в некурящем зале.
За стенкой, находящейся за его спиной, которая отделяет курящий зал от некурящего, кто-то ведет оживленный разговор. Нет, не разговор, отмечает Саске краем уха, - монолог.
Официантка, приятной наружности девушка с художественно заколотыми в пучок розовыми волосами, приносит его заказ.
- Спасибо, Сакура, - на автомате отвечает Саске, открывая книгу, которую он всегда здесь читает.
Сборник новелл в футуристической обложке, объединенных одним именем: «Альфред Хичкок».
Руки согреваются. Здесь тепло. Чай распространяет приятный сладковатый аромат.
Удивительно, - он вчера сорвался на никотин, но курить не хочется.
Господи, спасибо тебе за такую мелочь.
Почему Итачи выдвинул такую странную просьбу?..
- Пойми, мне он ни черта не нужен, - послышался раздраженный голос из-за бежевой кирпичной стенки, - Только его деньги, и все! Наши дела пойдут в гору! Понимаешь, что это значит?..
Голос. Какой знакомый голос.
Хичкок, подожди одну ебаную минуту.
- Хм, это обычное явление. Ты всем говоришь, что любишь, а на деле просто пользуешь, как и меня.
Другой голос, - спокойный, сдержанный, меланхоличный. Чем-то похож на голос Итачи, но без скрытой страстности, без слабой хрипотцы, без мелодичности. В нем слышалось лишь упрямое превосходство над всеми остальными.
- Подожди, подожди еще немного, - практически умоляет Дейдара, а это был именно он, - Я готов ради такого ублюдка, как ты, на все. Ведь я люблю тебя.
Саске жестом подзывает Сакуру к себе, которая спокойно стоит у официантского компьютера и фигурно складывает салфетки.
- Да? – осведомляется она, чуть наклонившись к нему. В ее руках смятая салфетка, которая была журавликом.
Саске чувствует легкий аромат ее духов, - приятный жасмин, один из самых популярных парфюмов нашего времени.
- Эти двое, - тихо спрашивает он, - те, кто сидит сзади меня… Часто они бывают здесь?
Сакура удивленно приподнимает брови, и ее глаза, - ярко-зеленые, малахитовые, - кажутся еще ярче.
- Почти каждый день, - тихо, заговорщески, с ноткой кокетливости, отвечает она.
- Тогда принеси счет, пожалуйста.
- О`кей, - сдержанно-вежливо улыбается она.
- И еще…Сделаешь кое-что?..
Temptation | Искушение Запах осени и летнего дождя, с легкой примесью неуловимогo фарфора.
Это запах его персонального безумия.
- Выслушай меня, пожалуйста, - Саске серьезен, как никогда. Он похож на печального сумасшедшего, худой, весь в черном, с взъерошенными волосами и пылающими глазами на бледном лице.
Кажется, это называется «больничной красотой». Очень скверный и очень спорный эпитет.
- Он тебе изменяет. Ему нужны твои деньги, больше ничего.
Итачи чуть повел плечом, словно ему вдруг стало прохладно. Он стоит около стола, чуть наклонив голову, и перебирает фотографии в монохромной тональности. Его фотографии.
- Родной, я не понимаю, чем это вызвано, - брат чуть растягивает слова, и Саске понимает, что Итачи очень не понравилось то, что он сказал, - Но я не верю ни единому твоему слову.
Саске застывает, смертельно парализованный этими словами. Он никогда не слышал от Итачи ничего подобного. Неужели…неужели он настолько любит Патлатого, что готов перестать верить собственному глупому маленькому брату?..
Нет. Чушь собачья.
Дыши глубже. Будь осторожен, контролируй себя.
Помнишь? Как всегда? Вдох-выдох.
- Ты мне не веришь? – непонимающе спрашивает Саске, но Итачи даже не повернул к нему головы:
- Тебе просто не нравится Дейдара, и ты хочешь оклеветать его передо мной. Это нормальное поведение, успокойся.
Голос брата сух и монотонен. Он не настроен разговаривать.
Саске поджимает губы, сжимает руки в кулаки. Больно, блять.
- Как ты можешь? – произносит он, и голос его дрожит. Привычный мир рушится прямо у него под ногами, открывая за собой лишь непроглядную черноту, - Почему ты веришь ему, а не мне?
- Саске, успокойся, - предостерегающе произносит Итачи, поворачиваясь к нему. В руках у него какая-то фотография.
Но Саске уже не остановить. Он сорвался с цепи, вырвался, как цербер из ада.
- Эта тварь, - шипит он, хватая Итачи за грудки, - неизвестно, откуда взялось столько силы в худом измотанном теле, - эта тварь просто пользует тебя, идиот, а ты ему веришь, как последняя девка! Как ты можешь быть таким слепым и верить ему, когда ты даже не видишь меня!
Нет, нет, нет, нет, нет. Сорвался, намекнул, сказал!
Тварь, тварь, идиот!
Больше нечего терять.
Саске прижимается к губам Итачи, нежно-грубо обнимая брата за плечи. Его губы нежные, чуть припухшие, сладковатые и пьянящие. Брат не шевелится, он замер, как напряженная перед последней нотой струна, и фотография выпала из его ослабевших пальцев с негромким звуком.
Дыхание перехватывает от эмоций и похотливой жадности.
Саске хочет больше, он хочет несоизмеримо больше, чем какой-то там поцелуй, но он понимает, что теперь все. Все уничтожено, сожжено, растоптано его же собственными ногами.
Спаси меня.- Прости, - горько шепчет он, оторвавшись от Итачи, - прости-прости-прости.
На лице Итачи неподдельное изумление, граничащее с шоком, он побледнел, а на скулах разлился болезненный румянец.
Саске не ждет, когда он что-нибудь ответит, а может, и ударит, и выбегает из квартиры.
Его сумасшествие никого не беспокоит. Это слишком эгоистичное чувство, чтобы ему сочувствовать.
Ветер бьет ему в лицо, отвешивая хлесткие пощечины и пытаясь привести в чувство. Бесполезно, бесполезно, бесполезно, бесполезно.
По наклонной со скоростью сотня миль в час.
Я знаю твой номер, падла, - разговаривает Саске с кем-то. С виду он спокоен, но руки его дрожат, уголки губ дергаются, складываясь в безумную усмешку, не предвещающую ничего хорошего.
Он находится в каком-то баре, опрокидывает в себя стакан за стаканом. Гребаный алкоголь обжигает внутренности кислотой, перехватывает неровное дыхание, разгоняет сердце до предела.
Я знаю, что мне нужно делать. Так будет лучше.По наклонной.
Итачи не заслужил всего этого.
Саске вертит в руках салфетку, которая раньше была журавликом. Цифры, написанные на ней черной гелевой ручкой, он выучил уже наизусть.
Он открывает и закрывает телефон-раскладушку с громким стуком, наслаждаясь звуком, который раздражает других. Не решившись набрать номер, он заказывает еще…чего? Джина, виски или текилы?
Это похоже на унылое самобичевание нарцисса-задрота, - ведь Саске ненавидит алкоголь. Даже запах не переносит.
Он курит – одну за одной, - лишь бы назло всему охуенному миру, лишь бы оторваться, лишь бы сделать себе хуже.
Никого это не беспокоит.
Он набирает номер, - с восьмой попытки, и на седьмом гудке Дейдара берет трубку.
Называй его хотя бы так.
Может, новокаина?..
Overdose | ПередозировкаДейдара встречает его, как старого знакомого, и предлагает войти. Саске не догоняет, притворяется перед ним Патлатый или все же нет.
Ведь он сам профессионально блефует.
Сначала нужно прощупать врага.
Они о чем-то разговаривают, совсем ненужном и неважном, для проформы, просто так, чтобы заполнить тишину. С Дейдарой на удивление легко, и, не будь у Саске лишних, губительных мыслей, он бы смог понять влечение Итачи к этому эксцентричному юноше, который – это было по нему видно, - любил эпатаж.
Импульсивные, резкие, по-актерски выверенные жесты и движения, позы и постановка голоса – все это было в нем настоящее и ненастоящее одновременно. Саске чувствовал исходящую угрозу, опасность, но он знал, что это ничто по сравнению с ним.
Не на того напал. Ты меня обаять не сможешь.- Знаешь, - вскользь произносит Дейдара после третьего бокала мартини с апельсиновым соком, - Ты мне симпатичен даже больше, чем твой брат, так, к слову.
Саске едва не дернулся от такого обращения к себе. Да кто он такой, чтобы так о нем отзываться? Мелкая сошка, вылезшая из трущоб за счет того, что спит с чужими бумажниками. Шлюха. Дрянь.
Да кто ты такой, чтобы…- Я пришел поговорить не об этом, - холодно, еле-еле скрывая гноем рвущееся презрение, произносит Саске.
Глаза Дейдары прищурились. Пошлые глаза пошлого цвета с пошлыми бабскими ресницами.
- А-а, ты об этом, - понимающе протягивает он.
Они сидят друг напротив друга, - похотливое разрушение и разрушающая похоть, слишком похожие для того, чтобы признать это.
- Я знаю, что ты изменяешь Итачи, и советую тебе порвать с ним всяческие отношения, пока я не разозлился, - медленно, с расстановкой произносит младший Учиха, смотря на Дейдару тяжелым, прямым взглядом.
Дейдара победоносно смеется. Длинная челка падает ему на глаза, придавая ему жестокой лукавости.
- Ха-ха, значит, он уже послал тебя? Бедный, бедный Саске, - издевается он, широко улыбаясь.
Руки Саске сжимаются в кулаки. Он злится – и это не хорошо.
Вдох-выдох. Раз, два, три, четыре.
- Ты вообще знаешь, что таких, как ты, в психушках лечат? – Дейдара встает и лениво потягивается. Худое, подтянутое тело, как у молодого кота. Разорванная в нескольких местах белая футболка.
Гаврош, бля.
Он прекрасно вписывается в обстановку своей безвкусной квартиры, которая была скорее мастерской – везде глина, скульптуры и статуэтки, пахнет пылью и обсушенной глиной, - сухой, резкий запах.
Светловолосый скульптор медленно подходит к Саске, с ленивой чеканкой произнося слова:
- Я вижу, как ты на него смотришь, - фыркает Дейдара, и его тонкие розоватые губы кривятся в паскудной усмешке, - Да ты ненормальный, - почти шипит он ему в лицо.
- Мне плевать, что там шевелится в твоих извилинах, - фыркает Саске, прищуриваясь.
- Какой грубый. Итачи такие не нравятся, возьми на заметку.
Саске молчит, сдерживая себя, чтобы не убить эту гниду прямо на месте.
Ощущения слишком сильны. Наверное, Саске вел бы себя по-другому, если бы Итачи встречался с девушкой. Он бы смирился. Но тут ему приходится мириться с тем, что его брат – гей, а он сам даже не может подойти к нему ни на шаг.
Лучше сразу умереть. Или выколоть себе глаза, плеснуть в них кислотой, чтобы не видеть.
Дейдара чуть хмурится, стоя в одном шаге от Саске, и в его глазах – что-то похожее на издевательскую жалость:
- Ну да, тебе же ничего не светит, ты же его родной брат, а тут всегда так: инцест, аморальность, отвращение…
Он не мог остановиться, и даже издевательски положил руку ему на плечо, подбадривая, и в голове Саске что-то щелкнуло с сухим треском, словно сорвало петли, спустило клапаны, заполонив сознание одной искренней, горячей, опьяняющей, как херес, яростью.
Ощущения стали его зрением. Он что-то прошипел сквозь плотно стиснутые зубы и схватил Дейдару за плечи, с размаху впечатывая ничего не ожидавшего парня в стену.
Ох ты, какой он костлявый. Итачи, что ты в нем нашел?
- Ты…охренел?
Только одна мысль – ударить, и как можно сильнее. Раз, два, три. Ярость и ненависть жгла, не оставляя свободы мысли, как самое настоящее пламя, химическое, неправильное, сине-зеленого цвета.
Нет, его пламя черного цвета.
Дейдара не мог сопротивляться – Саске и без ярости был намного сильнее.
Затемнение сознания. Помутнение рассудка. Временная слепота.
Ты больше не причинишь ему боль. И мне тоже. Ты нам не нужен.
Ты не разрушишь мою жизнь, тварь, падла, мразь!
Итачи будет только со мной, пусть как брат, но только со мной!Саске уже не Саске – не покорный вежливый младший брат Итачи, он просто Саске, несчастный психопат, у которого шарики за ролики заехали.
Дейдара вцепляется в его запястья костлявой хваткой, - тонкие длинные пальцы с выступающими фалангами и обкусанными ногтями, - пытается избавиться от захвата, пинается, - но Саске не чувствует боли, он чувствует лишь больше ненависти к куску жизни в своих руках. Дерьмовому куску, нужно сказать. Он испытывал к нему лишь ненависть и презрение.
Он разворачивается, утягивая за собой Дейдару, и резко толкает его, с такой силой, что парень начинает падать.
Всполох светлых распущенных волос.
Все происходит как в замедленной съемке.
Брэйкдаун.
Саске нервно облизывает губы и прикусывает нижнюю.
Выдох.
Стеклянный столик разлетается. Отвратительный звук разбивающегося стекла, - его осколки летят в разные стороны, едва не задевая Учиху, который инстинктивно закрыл лицо рукой.
Оглушительная, звенящая тишина накрыла помещение, как тропический ливень.
Дейдара не шевелился, продолжал лежать в той же позе, раскинув длинные тонкие руки, как птица; его прямые волосы разметались причудливыми змейками, челка так же закрывала половину лица, и в грязном золоте прозрачным топазом поблескивало колотое стекло.
Глаза распахнуты. Цвет холодного берилла.
В глазах - удивление.
Зрачки сужены – маленькие черные точки.
Грудная клетка не вздымается.
Вдох-выдох.
Саске чувствует странное облегчение, он чувствует свое превосходство, свою победу, он подходит к Дейдаре и садится рядом с ним на корточки. Учиха не понимает, что произошло – он, блять, понимает только то, что ярости еще слишком много, что он даже не разогрелся как следует.
Но волна схлынула так же быстро, как и пришла. Саске смотрит в мертвые глаза Патлатого, смотрит на его тело, неподвижное, медленно бледнеющее и остывающее, - и спонтанно думает, что теперь он точно похож на фарфоровую куклу, только сломанную.
Под головой Дейдары быстро расплывается темно-красная лужица крови, расползаясь по ламинату лениво и не торопясь. Собственно, куда ей спешить?
Саске в ужасе смотрит на все это, он осторожно, дрожащими пальцами щупает пульс, и понимает, что все кончено.
- Нет…
Он неверяще отползает от тела, не в силах встать – тошнота и слабость в коленях мешали сделать это. Стекла впиваются в руки, оставляя кровоточащие порезы. Нет, ни в коем случае, только не оставить своих следов!
И куда подевалась вся ярость и ненависть? Они ушли, оставив липкий холод и страх. Спина взмокла, ладони похолодели от холодного пота.
Саске смотрит на Дейдару, и не может оторвать взгляда. У него нет уверенности, что происходящее реально, - все похоже на кошмар. Только что он контролировал себя, хоть и был зол, но потом отключился буквально на секунду, не смог с собой, мать твою, совладать – и вот результат. Труп.
Ты убил человека. Ты. Убил. Человека.
Нет, несчастный случай. Просто. Несчастный. Случай.
Убил.
Сломанная кукла с пробитым затылком.
Возьми себя в руки, идиот!
Учиха заставляет себя оторвать взгляд от трупа, но мертвые распахнутые в удивлении глаза стоят перед его взором.
- Вставай, вставай, вставай, - бормочет он себе, перебарывая слабость и подавляя тихую истерику.
Валить, нужно срочно валить.
Руки кровоточат, рубашка пачкается в крови, ее металлический запах повсюду, да тут смердит кровью и смертью. В глазах темнеет, и Саске спешит покинуть квартиру, касаясь дверных ручек с помощью перчаток.
На выходе он задевает одну из статуэток, - она изображает длинноволосую девушку, - и она падает на ламинат с глухим стуком, но не разбивается.
У нее откалывается голова.
Confession | ПризнаниеЯ хотел его убить.Мечта исполнилась, но во всем нужен равноценный обмен. Та самая хрень, что держит порядок во всем мире.
Саске бледный – бледнее, чем обычно, его глаза кажутся огромными и черными. На самом деле они темно-карие.
Он тоже фарфоровая кукла, пока не сломанная, но почти сломленная.
Итачи, Итачи, Итачи.
Прости.
Вдох-выдох.
Я не хотел причинять тебе боль. Но ему – да.- Саске, почему так поздно? – доносится любимый меланхоличный тембр из глубины квартиры. Итачи работает, и настолько увлечен, что даже не выходит встретить брата.
Раз, два, три.
Досчитай до десяти, и ты проснешься.
Ущипни себя за руку.
Прострели себе голову.
Все вернется на круги своя.
Пять, шесть, семь.
Вдох-выдох.
- Саске… - Итачи появляется на пороге прихожей, от него буквально веет теплом и чем-то абсолютно неземным, и, черт подери, божественным. Его присутствие начисто сшибает Саске с толку.
Страший брат быстро кидает взгляд на руки Саске, и перехватывает их, так быстро, что Саске не успевает их одернуть:
- Что ты с собой сделал?
И на лице – ни единой, блять, эмоции.
Интересно, как бы он вел себя, если бы…он не был таким с самого рождения?
Родители боялись своего старшего сына – потому что он никогда не плакал, как все нормальные дети. Смотрел на них полностью осознанным взглядом, словно и не ребенок вовсе, а старик во временной оболочке ребенка.
Другое дело – Саске. Нормальный
ненормальный мальчик.
Пальцы Итачи - теплые и нежные, как у девушки, - осторожно касаются изрезанных ладоней Саске, исследуя порезы. Саске выдергивает свои руки и поднимает взгляд на брата.
- Что случилось? – спрашивает Итачи.
Принимал ли ты свои таблетки, глупый брат?К горлу подкатывает отвратительный ком, пальцы сжимаются в кулаки. Дыхание перехватывает.
Саске резко, порывисто обнимает брата, - крепко, сильно, отчаянно, кладя голову ему на плечо. Итачи слабо дернулся, удивленный второй раз за день, - и неуверенно обнимает в ответ, впутывая пальцы одной руки в непослушные смоляные пряди.
- Саске…
- Нии-сан, - сдавленно произносит Саске, заставляя Итачи замереть в ледяном оцепенении, - Я не хотел, я правда не хотел.
Он не называл Итачи «нии-саном» ровно двенадцать лет. С тех пор, как ему исполнилось восемь.
Длинноволосый Учиха чувствует страх. Эта эмоция его пугает.
- Что ты натворил?
Саске делает глубокий вдох-выдох, и отрывается от брата. В его глазах – лишь щемящая пустота и уверенность. От его волос пахнет талой водой и – чуть-чуть – металлом.
- Больше он не причинит тебе боль.
- Саске, что ты сделал? – Итачи чуть встряхивает брата за плечи, который, казалось, находится в каком-то своем мире. Его тонкие губы, которые буквально несколько часов назад целовали его, были искусаны в кровь.
- Извини, бро, - Саске отводит взгляд, и весь как-то съеживается, словно готовится к удару, - Дейдары больше нет.
Что-то разбилось.
Чем ты пожертвуешь, чтобы восстановить баланс?..Blackout | Слепота Итачи резко отталкивает Саске от себя, и тот смотрит на него с безразличной болью в глазах.
- Уходи, скройся, исчезни. Прошу тебя, - с несвойственной для себя быстротой произносит Итачи. Он чувствует себя растерянным, где-то глухо-глухо болит сердце, живое, чувствующее, ледяное и атрофированное аномалией.
Саске нервно сглатывает. Он кажется иллюзорным, нарисованным, но не оконченным наброском. Углем на белой тонкой бумаге.
Растерянный. Запутавшийся. Потерявшийся.
- Тебя будут искать.
Мир вокруг смешивается до конкретных вещей, приобретая болезненную резкость на мелочах.
- Есть одно место, - Саске облизывает пересохшие губы, - Ты о нем не знаешь, брат.
Небольшая сумка, одежда, деньги, лекарства.
- Я свяжусь с тобой, когда все уляжется, - говорит Итачи сухо, словно Саске уезжает на экскурсию в другой город.
Саске не произносит ни слова.
Все ради тебя. Ты запутался в своих чувствах, ты запутался в самом себе, но я тебя не оставлю.
Я не свяжусь с тобой.- Я не могу тебя оставить. Просто не могу.
Выдох.
- Я не могу позволить сесть тебе за решетку, глупый брат.
Уголки глаз младшего брата предательски поблескивают. Итачи чувствует необходимость запомнить его именно таким, - с внутренним надломом и покорным.
Итачи чувствовал вину за то, что не может ответить на иррациональное безумие брата ничем.
Он просто может быть…просто старшим братом. Как было всегда.
- Уходи.
Уходи, - думает Итачи, -
Но ты будешь всем для меня.Я буду лелеять твое безумие в своих руках.Это ничто для тебя.
Но для меня это – все.…Они приходят на следующий день, рано-рано с утра, стучатся в дверь, звонят, предъявляют удостоверения, задают вопросы, недоверчиво смотрят на него и топчут дорогой паркет грязными ботинками.
Итачи уже ко всему готов. Он не спал всю ночь, обдумывая свое решение, думая о Саске, думая о Дейдаре, думая о том, как быть дальше.
В один день рухнула вся его жизнь.
Из-за того, что он не видел очевидного.
Он во всем виноват.
- Вы знаете, кто мог желать ему смерти?
Тяжелый, испытывающий взгляд, отслеживающий каждый его жест, каждое его движение, каждую его эмоцию.
Итачи легко пожимает плечами, - колючий джемпер колет кожу тысячами невидимых игл, и отвечает, не отводя взгляда.
- Это я сделал. Вам нужно чистосердечное?..
Ветер поменялся с западного на северный.
Дни смешались в одну сплошную тягучую, как патока, массу. Лица, смазанные и безликие, одиночная камера, в которой пахло сыростью и холодом, зарешеченное маленькое окошко, жесткая кровать.
Скандал в прессе. Известный фотограф, убивший человека.
Отгоняемые от стен тюрьмы журналисты.
Допросы, допросы. Полутемные замкнутые помещения, яркие настольные лампочки, диктофоны, ручки и блокноты.
Уже плевать.
От Саске никаких вестей.
Все в порядке?
Тишина всегда была его главной подругой.
От нее можно не ждать подвоха.
Каждое утро начинается с привычного ритуала, - Итачи распускает свои длинные волосы и аккуратно расчесывает пальцами, чуть морщась от боли неверных движений.
Это помогает привести мысли в порядок. Абстрагироваться от мира.
Сколько уже времени прошло?..
И сколько осталось?..
Саске, ведь с тобой все хорошо?..
Сегодня что-то было не так. Сегодня не такой допрос, как обычно.
- Что же ты нам врал, красавчик? Мы нашли свидетеля, который видел совершенно не тебя, выходящего из квартиры Тсукури, – произносит молодая женщина, чем-то похожая на Саске. Она ведет дело Дейдары, и не верит в признание Итачи с самого начала.
Молодой человек словно очнулся ото сна, и впервые посмотрел на нее осмысленным взглядом.
- Ты ведь не убивал его. А пока ты пытался нас запутать, мы нашли настоящего убийцу. Совсем молодой парнишка, - с ноткой превосходства рассказывает Анко, крутя в зубах палочку для данго.
Нет, они не могли найти его.
Пожалуйста, оставьте Саске в покое.
- Правда, - продолжила лейтенант, нахмурив тонкие брови, - мы от него ничего уже не добьемся.
Ледяное сердце, пораженное с самого детства, сбилось с ритма, а зрачки расширились.
- Передозировка. Даже неинтересно как-то. А с тобой еще возиться, блин.
Итачи ее уже не слышал и не слушал.
Дождь барабанил по какому-то карнизу. Кажется, будто стены здесь – картонные, вот-вот развалятся.
Саске, Саске, как ты посмел поступить так глупо и трусливо?
Почему?..
- Мы отпустим тебя через пару дней.
Приговор. Привести в исполнение в соответствии с протоколом.
Ты же для меня все. Ты все для своего старшего брата.
Неужели твоя боль и безумие оказались сильнее тебя?
Как ты посмел быть таким слабым?
Образ Саске, намертво впечатанный в память со всеми его недостатками и совершенствами, разлетается, как порванный на мелкие кусочки лист бумаги.
Воля к жизни угасла, как горящая свеча.
Карточный домик рухнул.
Итачи находится в своей камере, чувствуя себя бестелесным призраком. Он не чувствует, что эта реальность – его реальность, к которой он привык и адаптировался.
Почему, почему он не заметил, как Саске начинает медленно точить уничтожающая болезнь?
Почему он не наблюдал за ним, почему приписывал его странным взглядам и случайным прикосновениям другие причины?
Почему не заметил, когда брат перестал улыбаться, а стал лишь хмуриться?
Почему он вел себя настолько жестоко и эгоистично по отношению к Саске?
Почему он был так слеп?
Как ты смеешь называть себя братом, когда не являлся даже другом?
Ты его уничтожил. Ты был ему врагом.
И теперь он уничтожил сам себя. Его безумие сожгло его самого.
Ты слепец. Нужен ли ты теперь этому миру?
В реальности все не то, чем кажется.
Осколки никогда не соберутся заново.
И знаешь, кто всему причиной?
Ты.И ты знаешь, что может остановить боль осознания этого. Только еще большая боль.
Хоть это ты видишь и понимаешь.
Тонкие пальцы тянутся к полуприкрытым глазам, в которых не отражается ничего. Они уже мертвы, они уже не нужны.
Если боль не прекратится, он сделает это снова.
Слезы катятся по щекам, огибая острые скулы, - но это не эмоции, это лишь рыдания растревоженной слизистой оболочки.
Боль – она внутри. Она в сознании, в подсознании, она в сердце.
Ты будешь жить в несчастье.
Хочешь этого?
Желаешь этого?
Надавить на глазные яблоки чуть сильнее, чуть резче, чуть жестче, - и боль становится единственной. Царапать, царапать с ненавистью, чувствовать, как к слезам присоединяется кровь, горячая, очень горячая, и соленая. Ты помнишь ее цвет?
Скоро ты его забудешь.
Ты заслужил.
Итачи не слышит своих криков, которые эхом отдаются в пустых серых коридорах. Красно-черная пелена застилает взор окончательно, и ему чудится, как к крови и слезам присоединяется что-то отвратительно-склизкое, что-то…
Он видит перед собой красно-черное марево, похожее на вяло кружащихся птиц.
Он слышит топот ног и звон ключей. Крики – оглушительные, громкие.
Оставьте мне мои осколки и валите на все четыре стороны.Боль нестерпима, от нее тошнит и трясет, кажется, что она соткана прямо из воздуха, прямо из его крови.
Но это уже неважно.
Веки плотно закрыты, из-под них продолжает сочиться кровь, пропитывая ресницы, одежду и впитываясь в кожу рук. Кровь пропитывает койку, и лениво-медленно стекает на пол. Она густо капает с его пальцев.
Итачи не чувствует своих глаз.
Бархатная темнота поглотила его.
Promise | Обещание Здоров, блять. Наконец-то все закончилось.
Саске выходит из здания ненавистной лечебницы, куда он попал с обширным нервным срывом, и вдыхает пряный осенний воздух полной грудью.
Октябрь. Солнечный, золотистый и прохладный.
Почти два года прошло с того памятного разговора с Дейдарой. Что изменилось за это время?
Саске остался таким же, каким и был, лишь смог убедить врачей в том, что он адекватен. Он не хотел торчать там до конца жизни, и так и не увидеть Итачи.
Почему брат не написал, когда все улеглось? Ведь все закончилось буквально через месяц, если верить прессе. Дело закрыли, виновным признан некий Сасори, тот самый ублюдок, с которым Дейдара изменял Итачи, еще один ублюдок из трущоб, покончивший жизнь самоубийством или просто передознувшийся. Этого парня видели выходящим из квартиры Патлатого, - хотя нет, пресса говорит, что он убегал в ужасе.
Вот так все просто. Невиновный парень наложил на себя руки. Или же он просто хотел заколоть свое горе, но немного перестарался.
Такова жизнь.
А у Саске никого не осталось – ни врагов, ни друзей. Только брат.
Саске старается как можно быстрее добраться до дома, - точнее, до дома Итачи, молясь всем богам, в которых он никогда не поверит, чтобы тот не был на работе.
Он так, черт, соскучился по брату, что готов на что угодно, лишь бы оказаться рядом с ним.
Но таксист, похоже, этого не понимает, и едет слишком медленно.
Ублюдок.
На самом деле они едут быстро, по наклонной трассе больше ста миль в час.
Саске нервно постукивает пальцами по колену. За эти два года он стал намного больше похож на брата, чем раньше, - острые скулы, уставшие глаза, отросшие волосы, которые он почему-то не стриг. Они уже почти достают до плеч, и ветер треплет угольные пряди.
Такси останавливается, и Саске нетерпеливо сует несколько купюр водителю, подхватывает сумку со своими пожитками, заскакивает в знакомый проем подъезда, летит вверх по знакомым ступенькам, в нерешительности останавливается перед знакомой дверью.
У Итачи всегда была детская привычка спрашивать, кто за дверью.
Так и сейчас.
- Итачи, это я, - дрогнувшим голосом отвечает Саске.
С затаенным дыханием он наблюдает, как дверь открывается.
Вдох-выдох.
Волнуется, как целка перед первым свиданием.
- Саске, это правда ты? – странно тихим, словно от отсутствия разговорной практики, голосом, спрашивает Итачи.
Открывается, дверь открывается. Слишком медленно.
Губы Саске трогает улыбка.
- Конечно я, ты что, не…
Последнее словно застревает у него в горле подобно рыбьей кости. Сумка выпадает из дрогнувших пальцев.
Глаза Итачи, для Саске самые прекрасные в гребаном мире, - скрыты плотными черными очками.
Брат не улыбается, - а чему, собственно?
За эти два года, кажется, он стал еще более красив.
- Господи, Итачи… - Саске на негнущихся ногах проходит в квартиру, - только не говори мне, не говори, что это то, о чем я думаю.
Итачи закрывает дверь. Его движения несколько угловаты, сонны, но изящны. На нем темно-синие джинсы и белая футболка с черным принтом, изображающим птиц. Его волосы стали еще длиннее, но все так же собраны в низкий хвост.
- Прости, Саске, - бесцветно произносит Итачи, поворачиваясь в его сторону.
Помоги мне вернуться к жизни…По щекам Саске бегут слезы, но он не показывает этого ни единым звуком.
…Или убей меня, завершив начатое.Они просто пьют чай, будто Саске и не пропадал на два года. Итачи хорошо ориентируется на ощупь и на запах, - видимо, у него было время, чтобы привыкнуть к своему новому положению.
- Но… как? – дрожащим голосом спрашивает младший брат. Слезы то высыхали, то продолжали идти молчаливым потоком. Саске лежит, положив голову на колени Итачи, и тот перебирает его волосы, с удивлением отмечая, насколько сильно они отросли.
Чертежная бумага, карандашные грифели и талая вода – так пахнет Саске для Итачи.
Саске поднимает голову и поворачивается к брату. Его пальцы тянутся к очкам, но Итачи мягко перехватывает их в теплый плен своих, и легко щелкает брата по лбу, как в детстве. Он грустно улыбается и проводит тыльной стороной ладони по щеке Саске, вытирая слезы. Его движения очень осторожные и очень…правильные.
Истерика Саске сходит на нет, успокаиваясь, как по мановению волшебной палочки.
Ему больно, нестерпимо больно, он дрожит всем телом.
Он так хочет отмотать все назад.
Но ничего не будет так, как прежде. Уже никогда.
- Не имеет значения, - отвечает Итачи, чуть касаясь пальцами его губ, но тут же отдергивая их, - Ведь теперь я буду с тобой всегда. Обещаю.
